Наде́жда Серге́евна Аллилу́ева (9 (22) сентября 1901, Баку — 9 ноября 1932 года, Москва), вторая жена Генерального секретаря ЦК ВКП(б) И. В. Сталина. Член ВКП(б) с 1918 года.

Биография

Родилась в семье рабочего-революционера С. Я. Аллилуева. Крестница советского партийного деятеля А. С. Енукидзе. Брат — Аллилуев, Павел Сергеевич. По утверждению дочери, Светланы Аллилуевой, отец Надежды Аллилуевой был наполовину цыганом, а мать — немкой^[1].

Когда в 1917 году И. В. Сталин вернулся в Петроград из сибирской ссылки, между ним и шестнадцатилетней Надей начался роман. Ирина Гогуа, жившая тогда в Петрограде и тесно общавшаяся с семьёй Аллилуевых вспоминала, как «однажды прибежал Сергей Яковлевич (отец Надежды) страшно взволнованный, сказал, что он (Сталин) увёз Надю… (На фронт)…»^[2]. В 1918 году они поженились. Официально их брак был зарегистрирован 24 марта 1919 г. Их дети Василий (1921—1962) и Светлана (1926—2011). По утверждению её биографа Ольги Трифоновой, фамилию супруга Надежда взять не пожелала и до конца жизни оставалась Аллилуевой^[3].

Работала в Наркомате по делам национальностей, в секретариате В. И. Ленина, сотрудничала в редакции журнала «Революция и культура» и в газете «Правда». Во время чистки 10 декабря 1921 года была исключена из партии, но уже 14 декабря 1921 года была восстановлена кандидатом в члены РКП(б)^[4]. С 1929 года училась в Промакадемии на факультете текстильной промышленности. Была однокурсницей Хрущёва, познакомила его с мужем.

После ареста восьми её однокурсниц по Промакадемии Аллилуева позвонила главе ОГПУ Генриху Ягоде и потребовала их немедленного освобождения. Ягода ответил, что ничего не может сделать, так как арестованных уже нет в живых, они скоропостижно скончались в тюрьме от инфекционной болезни^[5].

Самоубийство

По свидетельствам очевидцев, 7 ноября 1932 года в квартире Ворошилова накануне смерти между Аллилуевой и Сталиным произошла очередная ссора^[6].

В ночь с 8 на 9 ноября 1932 года Надежда Сергеевна выстрелила себе в сердце из пистолета «Вальтер», запершись в своей комнате.

Это сдерживание себя, эта страшная внутренняя самодисциплина и напряжение, это недовольство и раздражение, загоняемое внутрь, сжимавшееся внутри все сильнее и сильнее как пружина, должны были, в конце концов, неминуемо кончиться взрывом; пружина должна была распрямиться со страшной силой…

Так и произошло. А повод был не так уж и значителен сам по себе и ни на кого не произвел особого впечатления, вроде «и повода-то не было». Всего-навсего небольшая ссора на праздничном банкете в честь XV годовщины Октября. «Всего-навсего», отец сказал ей: «Эй, ты, пей!» А она «всего-навсего» вскрикнула вдруг: «Я тебе не — ЭЙ!» — и встала, и при всех ушла вон из-за стола…

…Мне рассказывали потом, когда я была уже взрослой, что отец был потрясен случившимся. Он был потрясен, потому что он не понимал: за что? Почему ему нанесли такой ужасный удар в спину? Он был слишком умен, чтобы не понять, что самоубийца всегда думает «наказать» кого-то — «вот, мол», «на, вот тебе», «ты будешь знать!» Это он понял, но он не мог осознать — почему? За что его так наказали?

И он спрашивал окружающих: разве он был невнимателен? Разве он не любил и не уважал её, как жену, как человека? Неужели так важно, что он не мог пойти с ней лишний раз в театр? Неужели это важно?

Первые дни он был потрясен. Он говорил, что ему самому не хочется больше жить. (Это говорила мне вдова дяди Павлуши, которая вместе с Анной Сергеевной оставалась первые дни у нас в доме день и ночь). Отца боялись оставить одного, в таком он был состоянии. Временами на него находила какая-то злоба, ярость. Это объяснялось тем, что мама оставила ему письмо.

Очевидно, она написала его ночью. Я никогда, разумеется, его не видела. Его, наверное, тут же уничтожили, но оно было, об этом мне говорили те, кто его видел. Оно было ужасным. Оно было полно обвинений и упреков. Это было не просто личное письмо; это было письмо отчасти политическое. И, прочитав его, отец мог думать, что мама только для видимости была рядом с ним, а на самом деле шла где-то рядом с оппозицией тех лет.

Он был потрясен этим и разгневан и, когда пришел прощаться на гражданскую панихиду, то, подойдя на минуту к гробу, вдруг оттолкнул его от себя руками и, повернувшись, ушел прочь. И на похороны он не пошел.

— Светлана Аллилуева «Двадцать писем к другу»

В газете «Правда» был напечатан официальный некролог, а также особое письмо-соболезнование Сталину лично от Бориса Пастернака.

По мнению фактического приемного сына Сталина А.Сергеева и писательницы Л.Васильевой, поводом для самоубийства Надежды Аллилуевой послужило обострение болезни. Её часто мучили сильные головные боли. У неё, судя по всему, было неправильное сращивание костей черепного свода, и в подобных случаях самоубийство не редкость^[7]

Однако внучка И. В. Сталина Галина Джугашвили опровергает эту версию: «Случались у неё порой приступы мигрени, но причина рокового выстрела, конечно, не в этом. Надежда застрелилась после ссоры с дедом (И. В. Сталиным — Прим.), происшедшей на банкете в доме Ворошилова. Она уехала на квартиру в Кремль, а он отправился на дачу. Вечером Надежда Сергеевна несколько раз звонила ему из города, но он бросил трубку и больше к телефону не подходил. Чем это обернется, дед предвидеть не мог…»^[9].

Память

Похороны прошли 11 ноября на Новодевичьем кладбище, на её могиле поставлен памятник из белого мрамора с надписью: «Надежда Сергеевна Аллилуева-Сталина / 1901—1932 / член ВКП(б) / от И. В. Сталина».

Иосиф Виссарионович Сталин часто посещал могилу жены и долго сидел на мраморной скамейке напротив.

В настоящее время памятник Аллилуевой накрыт плексигласовым коробом, так как данный тип мрамора разрушается в условиях московской погоды. У основания памятника раньше лежала чугунная роза.

В 2006 году был снят биографический сериал «Жена Сталина» (в главной роли Ольга Будина).

Примечания