«Вели́кий инквизи́тор» — вставная притча, опубликованная в июньском номере 1879 года журнала «Русский вестник» (том CXLI, стр. 736—758) в составе пятой главы пятой книги «Pro и contra» второй части романа Фёдора Достоевского «Братья Карамазовы». Притча представляет собой аллегорический рассказ Ивана Карамазова Алёше Карамазову на тему христианской свободы воли, свободы совести, она заключает в себе изложение позиции писателя на общество, православие, католицизм и занимает ключевое место не только в романе, но и во всей системе философских ценностей его автора.

История возникновения притчи

Зрелый Достоевский неоднократно обращался к образу Христа, забытого и покинутого людьми, утратившими веру в него. Первые попытки в этом направлении писателем предпринимались ещё в пору работы над романом «Преступление и наказание»^[1], затем последовали роман «Идиот» и образ князя Мышкина. Во время работы над романом «Подросток» и образом Версилова у Достоевского возникает мотив «искушения Христа» и «игры с Дьяволом». В тетрадях к «Подростку» 1875 года есть заметки «О трёх дьяволовых искушениях» и «В Англии судили Христа», получившие развитие четыре года спустя в «Братьях Карамазовых»^[2]. Ещё Д. С. Мережковский заметил, что нити от образа Версилова тянутся к поэме о Великом инквизиторе^[3].

Но самые первые мотивы «Великого инквизитора» можно встретить ещё в 1840-е годы, когда молодой писатель создавал образ хозяйки — Катерины и её мрачного деспота купца Мурина: «Слабому человеку одному не сдержаться! Только дай ему всё, он сам же придёт, всё назад отдаст, дай ему полцарства земного в обладание, попробуй — ты думаешь что? Он тебе тут же в башмак тотчас спрячется, так умалится. Дай ему волюшку, слабому человеку, — сам её свяжет, назад принесет», — так рассуждает он о Катерине. Эти слова Мурина перекликаются с идеями Великого инквизитора в заключительном романе Достоевского^[4].

Авторские комментарии к притче

Осталось три авторских комментария к притче: первый из них представляет собой ответ читателю «Дневника писателя» В. А. Алексееву по поводу слов «о камнях, обращённых в хлебы», сказанных писателем в майском выпуске «Дневника» 1876 года. Достоевский с опасением думал о реакции «Русского вестника», в особенности М. Н. Каткова, на публикацию «Великого инквизитора» в его журнале. В своих письмах соредактору Каткова Н. А. Любимову писатель объяснял истинный смысл его романа, чтобы предупредить возможную отрицательную реакцию со стороны консервативной редакции. В письме от 11 июня 1879 года при отправке только что написанной пятой книги «Pro и contra» он говорил, что считает поражение анархизма и социализма своей миссией, гражданским долгом. Это второй и наиболее развёрнутый комментарий к притче:

Современный отрицатель [имеется ввиду Иван Карамазов], из самых ярых, прямо объявляет себя за то, что советует дьявол, и утверждает, что это вернее для счастья людей, чем Христос. Нашему русскому, дурацкому, но страшному социализму (потому что в нём молодёжь) — указание, и кажется энергическое: хлебы, Вавилонская башня (то есть будущее царство социализма) и полное порабощение свободы совести — вот к чему приходит отчаянный отрицатель и атеист. Разница в том, что наши социалисты (а они не одна только подпольная нигилятина, — вы знаете это) — сознательные иезуиты и лгуны, не признающиеся, что идеал их есть идеал насилия над человеческою совестью и низведение человечества до стадного скота, а мой социалист (Иван Карамазов) — человек искренний, который прямо признаётся, что согласен с взглядом «Великого инквизитора» на человечество, и что Христова вера (будто бы) вознесла человека гораздо выше, чем стоит он на самом деле. Вопрос ставится у стены: «Презираете вы человечество или уважаете, вы, будущие его спасители?»

— Ф. М. Достоевский, письмо Н. А. Любимову от 11 июня 1879 года.

30 декабря 1879 года Достоевский готовился к выступлению перед студентами Санкт-Петербургского университета со своей поэмой, а для этого написал вступительное слово, где подверг сомнению возможность соединения христианства с государственными задачами. Это был третий, наиболее лаконичный авторский комментарий к «Великому инквизитору». Во всех трёх комментариях Достоевский излагал сущность своей общественной философии, неприятие современного социализма. «„Камни и хлебы“, — говорит он, — это современный социальный вопрос». Его возмущает то, что социализм «хлопочет прежде всего о хлебе». В заповедях Христа он находит «высшее сознание жизни»: «Не одним хлебом бывает жив человек». По его мнению, «лучше вселить в души идеал красоты», «возвестить один идеал духовный». На этом базируется отрицание Достоевским материализма, новейшей науки^[5].

Существует четвёртый комментарий к притче, сообщаемый со слов Достоевского В. Ф. Пуцыковичем:

Ф. М. Достоевский не только сделал мне некоторые разъяснения насчёт этой легенды, но и прямо поручил мне кое-что о ней написать. <…> «Фёдор Михайлович с этою легендою о Великом инквизиторе достиг кульминационного пункта в своей литературной деятельности или — как это прибавил он — в своём творчестве…» На вопрос же мой, что значит то, что он поместил именно такую религиозную легенду в роман из русской жизни («Братья Карамазовы»), и почему именно он считает не самый роман, имевший такой успех даже до окончания его, важным, а эту легенду, он объяснил мне вот что. Он тему этой легенды, так сказать, выносил в душе своей почти в течение всей жизни и желал бы её именно теперь пустить в ход, так как не знает, удастся ли ему ещё что-либо крупное напечатать. Относительно же самого содержания легенды он прямо объяснил, что она — против католичества и папства, и именно самого ужасного периода католичества, то есть инквизиционного его периода, имевшего столь ужасное действие на христианство и всё человечество.

— В. Ф. Пуцыкович, «О Ф. М. Достоевском. Из воспоминаний о нём». «Новое время», 1902, № 9292

Иван Карамазов, атеист и социалист, разворачивает всеобъемлющую критику христианства, утверждая, что завышенные моральные требования христианства по отношению к реальным людям делают невозможным следование им. Христос переоценил возможности несовершенного человечества, не учёл его слабость и малодушие. «Накорми, тогда и спрашивай с них добродетели!», — вторит ему его герой Великий инквизитор. Комментатор Достоевского Л. П. Гроссман считает, что критика христианства ведётся Достоевским якобы с позиции передовой мысли XIX столетия^[5].

Сюжет

Глава «Великий инквизитор» является непосредственным продолжением предыдущей главы «Бунт», где «русские мальчики» Иван и Алёша начали принципиальный спор о вере. Иван, будучи современным «страдающим атеистом», по выражению Достоевского, признался, что не принимает гармонии Божьего мира, если она стоит слезинки только одного замученного ребёнка. На это инок-Алексей возразил, что существует идеал существа, которое может простить всё и всех, и этот идеал есть Господь. В ответ на это Иван решает рассказать Алёше притчу, придуманную им год назад.

Своему первому и единственному слушателю брат назвал притчу поэмой. Её действие происходит в шестнадцатом веке. Иван Карамазов уподобил жанр своего произведения средневековой мистерии или мираклю. Среди отечественных предшественников поэмы он упоминает и древнеславянский апокриф «Хождение Богородицы по мукам». После краткого вступления «у меня на сцене является Он; правда, Он ничего и не говорит в поэме, а только появляется и проходит», — продолжает Иван Карамазов, переходя к сцене появления Христа, прямо не называя его по имени, но подразумевая его^{[комм. 1]}. Прошло полторы тысячи лет с тех пор, как было обещано второе пришествие Христа, но человечество, как и прежде, верило в обещание пророка^[6].

В это время в Германии появилась новая ересь — лютеранство. В смутное время Реформации, религиозных войн и инквизиции Христос пожелал явиться ненадолго людям, чтобы укрепить их расшатанную веру в Бога. Это не было окончательное пришествие Христа, обещанное Иоанном Богословом (Откр.3:11), но лишь временное, вызванное необходимостью смягчить страдания измученного инквизицией народа Испании. Действие поэмы происходит в Севилье, где накануне было сожжено около сотни еретиков ad majorem gloriam Dei. Внезапно появившегося Христа сразу же все узнают, он простирает к верующим руки, благословляет людей. Происходят чудеса исцеления и воскрешения: «Талифа куми» — «и восста девица», словом, всё, как было описано в Евангелиях^[7].

В этот момент на соборной площади появляется севильский кардинал. Он в грубой монашеской рясе, высокий, с иссохшим лицом, ему около девяноста лет. В Севилье он представляет Святую инквизицию. При виде воскрешения девочки лицо Инквизитора омрачилось. Повелительным жестом он приказывает взять Христа под стражу и увести с площади в тюрьму. В тюрьме Великий инквизитор учиняет допрос Христу: «Это ты? ты?» Не получив ответа, Инквизитор сам ответил на него себе: «Я не знаю, кто ты, и знать не хочу: ты ли это или только подобие Его, но завтра же я осужу и сожгу тебя на костре, как злейшего из еретиков, и тот самый народ, который сегодня целовал твои ноги, завтра же, по одному моему мановению бросится подгребать к твоему костру угли… Зачем же ты пришел нам мешать?» Диалога с Христом не получается, и Инквизитор всё время говорит и рассуждает сам с собою. Ключевой момент этого монолога — рассуждения Инквизитора о человеческой свободе выбора^[8].

Он вспоминает о стремлении Христа сделать всех людей свободными и говорит, что пятнадцать веков потребовалось католичеству, чтобы люди добровольно отказались от своей свободы и почувствовали себя вполне счастливыми в лоне инквизиции. Поэтому всё, что будет возвещено Христом вновь, будет посягновением на это принудительное людское счастье. Далее Инквизитор упрекает Христа за то, что тот отверг в пустыне дьяволовы искушения. Таким образом, становится ясно, что словами и делами Инквизитора руководит сам дьявол («Мы не с тобой, а с Ним, вот наша тайна! Мы давно уже не с тобою, а с ним, уже восемь веков»). Мысль Инквизитора уносится в будущее, он развивает её в русле современного социализма (в понимании Достоевского): «преступления нет, а стало быть нет и греха, а есть лишь только голодные. „Накорми, тогда и спрашивай с них добродетели!“», а сломленное человечество заявит в отчаянии своим духовным отцам: «лучше поработите нас, но накормите нас»^[9].

В финале этой антиутопии настаёт царство дьявола на земле: слабое человечество подчинено инквизиции («мы дадим им тихое, смиренное счастье, счастье слабосильных существ, какими они и созданы»), это слабосильное человечество сыто тем, что само выращивает, но что распределяет инквизиция, оно подчинено тайне и чуду инквизиции, её власти. Таким образом, Инквизитору удаётся «исправить» учение Христа о свободном волеизъявлении по всем трём пунктам: «Мы исправили подвиг твой и основали его на чуде, тайне и авторитете. И люди обрадовались, что их вновь повели как стадо». «Программа» Инквизитора оказывается весьма изощрённой даже в деталях: «О, мы разрешим им и грех, они слабы и бессильны, и они будут любить нас, как дети, за то, что мы им позволим грешить. Мы скажем им, что всякий грех будет искуплён, если сделан будет с нашего позволения; позволяем же им грешить потому, что их любим, наказание же за эти грехи, так и быть, возьмём на себя. И возьмём на себя, а нас они будут обожать, как благодетелей, понёсших на себе их грехи пред Богом. И не будет у них никаких от нас тайн. Мы будем позволять или запрещать им жить с их жёнами и любовницами, иметь или не иметь детей, — всё судя по их послушанию, — и они будут нам покоряться с весельем и радостью». Возможно, что Достоевский имел здесь ввиду практику католических индульгенций^[10].

Притча заканчивается словами Инквизитора, обращёнными к Христу: «Сожгу тебя за то, что пришёл нам мешать. Ибо если был, кто всех более заслужил наш костёр, то это ты. Завтра сожгу тебя. Dixi». Старик умолк, а Христос, не проронив ни слова, приблизился к нему и поцеловал в бескровные губы кардинала. Вздрогнувший Инквизитор выпускает Христа из темницы и говорит: «Ступай и не приходи более… не приходи вовсе… никогда, никогда!» Иван Карамазов так прокомментировал финал своей поэмы: «Поцелуй горит на его сердце, но старик остаётся в прежней идее»^[11].

Композиция

Композиционно притча представляет собою рассказ в рассказе. Она начинается с экспозиции: Иван в специальном предисловии рассказал Алёше о задуманной им поэме, но сама поэма не написана им, а лишь придумана. Запомнив основную сюжетную канву, отдельные фрагменты рассказчик смог рассказать довольно схематично. Так Иван бегло повествует о появлении в поэме Христа и сам поясняет недостаточную обработку этого фрагмента: «Он появился тихо, незаметно, и вот все — странно это — узнают его. Это могло бы быть одним из лучших мест поэмы, — то-есть почему именно узнают его». С момента начала действия в Севилье разворачивается завязка. Главным действующим лицом ненадолго становится Христос, но его роль в притче без слов, поэтому в центре композиции становится властный севильский кардинал — безымянный Великий инквизитор. Ему противостоит безмолвный Христос. Монологичное обличение Инквизитором Христа является основной фабулой притчи с завершающим обречением Христа на костёр инквизиции и кульминационным поцелуем Христа в губы Инквизитора. Притчу прерывает диалогичная речь братьев Ивана и Алёши, нетерпеливо желающего уяснить непонятные ему моменты в повествовании рассказчика. В заключении читатель узнаёт о том, что Инквизитор оказался верен своим убеждениям и не переменил образ своих мыслей. Глава заканчивается бурным обсуждением братьями смысла притчи и примирением.

Философская проблематика

В своей поэме Достоевский устами Ивана Карамазова и Великого Инквизитора намечает несколько важных для понимания мировоззрения писателя онтологических проблем: «Тайна бытия человеческого не в том, чтобы только жить, а в том, для чего жить. Без твёрдого представления себе, для чего ему жить, человек не согласится жить и скорей истребит себя, чем останется на земле, хотя бы кругом его всё были хлебы», — говорит Инквизитор. Ещё одна ключевая проблема для Достоевского это проблема свободы, свободной личности, осознанно делающей свой выбор в пользу Христа и христианских ценностей, а не в результате внешнего воздействия иезуитских либо инквизиторских сил. Свободный отказ от личной свободы, свобода науки, свобода мышления, соотношения свободной воли и вседозволенности (принцип «всё позволено»). Постановка проблемы свободы выбора сделала Достоевского одним из предшественников возникшего в XX веке экзистенциализма.

Критика

В письме от 16 августа 1879 года К. П. Победоносцев писал Достоевскому: "Рад душевно тому, что вы сообщаете мне о новой книге «Карамазовых». Буду ждать нетерпеливо выхода августовской книжки Р. В. ["Русского вестника"]— Ваш «Великий инквизитор» произвёл на меня сильное впечатление. Мало что я читал столь сильное. Только я ждал — откуда будет отпор, возражение и разъяснение — но ещё не дождался. Вы пишете, что 1/10 доли не выполнили против задуманного; но эта вещь стоит того, чтобы заняться ею в цельном приёме, пополнить и переделать что нужно"^[12].

Комментарии

Примечания