«Сердце-обличитель» (англ. The Tell-Tale Heart) — один из «страшных» рассказов Эдгара Аллана По^[2], впервые опубликованный в 1843 году. Повествование ведётся от лица безымянного рассказчика, который убил старика, жившего с ним под одной крышей. Рассказчик настаивает на своей вменяемости, объясняя убийство тем, что у старика был дурной «глаз грифа» с бельмом, вид которого приводил убийцу в бешенство. В своей исповеди убийца подробно описывает путь, приведший его к преступлению и последующему разоблачению: он точно всё рассчитал и однажды ночью задушил старика в его комнате, после чего хладнокровно расчленил труп и спрятал останки под половицами, не оставив следов. Однако когда под утро в дом с обыском пришли полицейские, убийца сам выдал себя, так как якобы слышал громкий стук сердца жертвы из-под половиц и был уверен, что полицейские также его слышат, но нарочно терзают рассказчика, делая вид, будто не знают правды.

Остаётся неясным, кем приходится рассказчику убитый старик — возможно, он заменял ему отца, а может быть, убийца работал в его доме слугой. Также не раскрывается причина сильного раздражения убийцы дурным глазом жертвы: возможно, «глаз грифа» символизирует какую-то тайну, тяготящую рассказчика, или тёмную власть старика над ним. Предыстория отношений двух персонажей не раскрывается, тогда как убийство и последующее признание описываются скрупулёзно, шаг за шагом.

Рассказ был впервые опубликован в первом номере журнала Джеймса Расселла Лоуэлла The Pioneer в январе 1843 года. «Сердце-обличитель» — одно из самых знаменитых произведений Эдгара По, эта история признана классикой готического жанра в литературе^[3][4].

Сюжет

Повествование в рассказе «Сердце-обличитель» ведётся от первого лица (англ.)русск.. В начале рассказчик утверждает, что он не сумасшедший, хотя и страдает от некой болезни, которую называет «обострёнными ощущениями». Особенно сильно у него обострён слух — настолько, что иногда он даже «слышит ад». Рассказчик сообщает, что жил в одном доме со стариком (вероятно, владельцем дома). У них был сосед, который, возможно, даже жил в том же доме, за стеной.

Рассказчик, по его словам, хорошо относился к старику, любил его и никогда не желал завладеть его богатствами, но его приводил в бешенство вид бледного, мертвенно-голубого глаза старика, затянутого плёнкой и напоминающего глаз грифа. Именно из-за этого глаза герой и решился на убийство.

Убийца долго и тщательно готовился: в течение недели в одно и то же время открывал дверь в комнату старика и наблюдал за спящим. На восьмую ночь старик проснулся от резкого звука и пришёл в ужас, однако спустя некоторое время успокоился и снова лёг. Убийца приоткрыл заслонку фонаря, и тонкий луч света упал прямо на слепой глаз старика; вдруг задвижка фонаря щёлкнула, и рассказчик услышал частый стук сердца встревоженной жертвы, который становился всё громче и громче. Испугавшись, что этот звук привлечёт внимание соседа, убийца с воплем набросился на старика; тот успел один раз вскрикнуть, но рассказчик «стащил его на пол и придавил тяжёлой кроватью», задушив жертву. Сердце старика замолкло.

Ловко и хладнокровно убийца расчленил труп на пять частей и спрятал их под половицами в комнате. Действовал он так умело, что даже кровь не пришлось замывать: не осталось никаких следов.

Ночь подходила к концу, когда в дом пришли трое полицейских: сосед услышал крик и вызвал их. Убийца вёл себя спокойно: сказал, что сам вскрикнул во сне, а старик уехал из города. Полицейские поверили ему, но всё же осмотрели дом. Убийца провёл их по всем комнатам, а в той, где был спрятан труп, они расположились за непринуждённой беседой. Казалось, опасность миновала, но вдруг убийца вновь услышал стук сердца своей жертвы из-под половиц. Стук всё нарастал и был настолько отчётливым и громким, что убийца решил, будто полицейские также слышат его. Стараясь отвлечь их и заглушить звук, он стал говорить всё громче, затем кричать, сыпать проклятиями, стучать мебелью, но ничего не помогало: стук сердца-обличителя не удавалось перекричать. Будучи уверен, что полицейские обо всём догадались и притворяются, что ничего не слышат, издеваясь над ним, убийца сознался в преступлении, умоляя поднять доски и заставить замолчать стучащее под ними сердце.

Анализ произведения

Этот рассказ Эдгара По предельно минималистичен. Автор отсекает всё лишнее, оставляя лишь самое необходимое для изложения сути рассказанной им истории. С самого начала новеллы каждое её слово служит одной цели — интенсивному продвижению вперёд по сюжету. «Сердце-обличитель» — наглядный пример воплощения теории Эдгара По о том, как нужно писать короткие рассказы^[5].

Структура и символизм рассказа

Повествование начинается in medias res (англ.)русск.: с момента, когда события уже в разгаре. Убийца, от лица которого ведётся рассказ, излагает свою историю какому-то собеседнику, которым может быть следователь, судья, сокамерник или охранник в тюрьме, журналист, сосед по палате или психиатр в больнице. Однозначно выяснить, кто является слушателем, невозможно^[6].

Первое слово рассказа — восклицание «Правда!» (англ. True!) — говорит о том, что рассказчик допускает свою вину^[6]. С первых строк, из которых читатель ещё ничего не узнаёт о сути происшествия, автор захватывает его внимание, так как рассказчик начинает лихорадочно оправдываться и искать смягчающие его вину обстоятельства^[7]. Убийца, очевидно, сам пытается разобраться в причинах произошедшего и потому силится рассказать всё в мельчайших подробностях^[8]. В результате его повествование превращается в препарирование ужасного события, с которым он столкнулся^[5].

Движущей силой новеллы выступают не настойчивые заявления преступника о своей невиновности, как можно было бы ожидать (и что достаточно типично для рассказов с криминальным сюжетом), а заверения в том, что он «вменяем», что он не сумасшедший. Убийца сам не замечает, что этим фактически признаёт свою вину, не отрицая её; это, в свою очередь, порождает сомнения и в его адекватности, ведь он пытается доказать не самое существенное для себя в данный момент, явно не ориентируясь в оценке содеянного и неверно расставляя приоритеты^[9]. Само же отрицание своего безумия он аргументирует систематичностью, продуманностью, точностью и, в особенности, «хитростью» своих действий: «Вы засмеялись бы, если бы увидели, как хитро я делал это<…>. Никогда до этой ночи я не чувствовал всего объёма моих сил, моей хитрости». Кроме самооправдания, всё это нужно герою, чтобы найти рациональное объяснение своему иррациональному поведению^[8].

Эта нарочитая рациональность, напротив, только подчёркивает недостаточность мотивации для убийства («Цели у меня не было никакой, страсти тоже никакой»). Несмотря на это, по собственному признанию рассказчика, идея убийства преследовала его днём и ночью^[9]. Заключительная сцена истории демонстрирует подсознательное чувство вины, которое проявилось в форме слуховой галлюцинации. Натура рассказчика раскрывается в момент наивысшего нервного напряжения, что характерно и для многих других героев готической литературы. Отчаянно отрицая собственное безумие, он с неопровержимостью его доказывает^[10][11]. Современников По эта дилемма должна была крайне заинтересовать, так как в 1840-е годы шли жаркие дебаты об освобождении от ответственности при невменяемости обвиняемого^[12].

Кроме гротескного противопоставления вины и невиновности, безумия и расчётливости, По вводит в структуру рассказа своеобразные манипуляции со временем^[13]: оно сжимается и растягивается, пульсируя вместе с сердцем^[14]. Время также символизирует смерть, а сам убийца действует как часть часового механизма. Его воспоминания охватывают целую неделю: каждую полночь, всегда в одну и ту же минуту, будто кукушка в настенных часах, он открывает дверь в спальню старика и долго смотрит на спящего, «прислушиваясь к часам смерти за стеной» (hearkening to the death watches in the wall)^[13]. Время почти замирает: «Минутная стрелка на часах двигалась скорее, чем моя рука»^[15]. Таким образом, рука убийцы связана с часовой стрелкой. На восьмую ночь происходит давно ожидаемое и одновременно неожиданное для рассказчика событие: он видит открытый глаз старика. Часовая стрелка совпадает с выставленной стариком стрелкой «боя». «Часы» рассказа начинают «бить» созвучно биению сердца старика, а время над всей этой сценой в комнате будто само переживает коллапс, «сердечный приступ». Оно резко сжимается в единый миг: «В одно мгновение я стащил его на пол и закрыл тяжёлой периной»; рука-стрелка совершает убийство, и определённый временной отрезок возвещает смерть: «Час старика настал!» (The old man’s hour had come!)^[13]. Затем этот «инфаркт» времени отступает, оно вновь плавно растягивается: «Ещё много минут сердце старика билось с глухим шумом»^[13]. Систола рассказа сменяется диастолой, раздавив старика^[14].

Второй приступ настигает рассказчика к концу повествования. Он снова слышит нарастающее тиканье сердца-часов, теперь к учащающемуся пульсу добавляется ещё и сильная «аритмия» — рассказчик постоянно сбивает ритм повествования, вставляя панические восклицания «Ну что мне было делать?», «О, господи! да что же мне делать?». Словно бы сама новелла задыхается и агонизирует в предчувствии скорого конца. Нет сомнений, что убийца погиб бы вслед за своей жертвой, если бы не совершил признание, позволившее времени и смерти от него отступиться^[16].

Дыхание Вселенной, биение вселенской жизни, восприятие мира как тела божества — излюбленные мотивы эпохи романтизма, но, по словам Жана Старобинского, «никто не связывал физический закон — систолы и диастолы — в его широчайшем измерении теснее, чем Эдгар По»^[14]. В своей философской поэме «Эврика» (англ.)русск. (1848) По писал:

…Поступательные движения, которые мы здесь дерзали созерцать, будут возобновляться и впредь, и впредь, и впредь; что новая Вселенная возрастёт в бытие и потом погрузится в ничто с новым биением Божеского Сердца. И теперь — это Божеское Сердце — что́ есть оно? Оно наше собственное.

Оригинальный текст  (англ.)  

...That the processes we have here ventured to contemplate will be renewed forever, and forever, and forever; a novel Universe swelling into existence, and then subsiding into nothingness, at every throb of the Heart Divine? And now — this Heart Divine — what is it? — It is our own.'

— Эдгар По, «Эврика»

Личности и взаимоотношения персонажей

Специфика отношений между стариком и его убийцей в рассказе не уточняется. Неизвестными читателю остаются также их имена, положение в обществе, род деятельности, место жительства. Эта неопределённость создаёт иронический контраст с детальным изложением сюжета^[17]. Рассказчик может быть, например, слугой старика или, как чаще предполагают, его сыном. В этом случае «глаз грифа» (vulture eye) символизирует отцовский надзор и, возможно, навязывание своих принципов. Гриф — птица с одной стороны хищная, а с другой — питающаяся падалью, связанная со смертью и разложением. Стремление закрыть «глаз грифа» при такой трактовке символизирует освобождение воли и совести убийцы от оков тёмной потусторонней власти старика^[18]. Глаз также может означать какую-то тайну, связывающую двух героев. Примечательно, что семь ночей подряд рассказчик не решался убить старика, когда его глаз был закрыт, и только когда он увидел открытый глаз, словно незапертую дверь в душу или к тайнам старика, преступление совершилось^[19].

Интересно также, что в оригинальном тексте Эдгара По отсутствуют не только имена героев и указания на связывающие их отношения, но также, благодаря особенностям грамматики английского языка, и указания на пол преступника. В рассказе нет ничего, что подразумевало бы принадлежность протагониста к мужскому полу, автор избегает описаний деталей его одежды, рода его занятий и других подробностей. Преступник вполне мог быть женщиной, молодой или пожилой, и это предположение открывает ещё несколько возможных вариантов прочтения рассказа. В переводе на многие языки, в том числе и на русский, сохранить эту неопределённость невозможно, и рассказ традиционно ведётся от лица мужчины^[20]. Эта традиция поддерживается и в англоязычной среде, например, в экранизациях и радиопостановках новеллы, а также художниками-иллюстраторами.

Однако взаимоотношения персонажей — не главный элемент новеллы. Автор сосредотачивается на создании картины «идеального преступления», когда, казалось бы, ничто не может выдать убийцу^[21].

Место рассказа в творчестве Эдгара По

В новелле «Сердце-обличитель» По начинает разрабатывать новую для его творчества тему: так называемое «чувство противоречивости», приводящее сначала к преступлению, оказывающемуся «идеальным», а затем — к саморазоблачению в результате потери контроля над собой^[22]. Если в новелле «Сердце-обличитель» герой явно безумен, а мотивы его преступления абсолютно иррациональны, то в следующем рассказе — «Чёрный кот» (1843) — значительно меньше лаконичных условностей и гораздо больше реализма. Рассказчик подвержен вспышкам ярости, но вызваны они вполне реальной, а не фантастической болезнью, от которой долгие годы страдал и сам По — алкоголизмом. Преступление героя материализовано в виде большого чёрного кота. Сначала кот оказывается жертвой — такой же невинной, как и старик. Рассказчик снова говорит о своей любви к жертве и, кроме того, добавляется ответная любовь жертвы к нему. Именно эта любовь, невинность и беззащитность кота парадоксальным образом толкают рассказчика на преступление: сначала он калечит кота, вырезав ему один глаз (ещё одна общая деталь с рассказом «Сердце-обличитель»), а через некоторое время вешает его на дереве. Но одноглазый кот появляется вновь: хотя это другое животное, он служит рассказчику живым укором за муки и смерть первого кота. Преступление словно отделяется от преступника и начинает жить своей жизнью, провоцируя на новые злодеяния. Из-за кота рассказчик убивает свою жену, а затем оказывается в руках полиции, причём вся его внутренняя «противоречивость» на этот раз сводится к простому бахвальству, тогда как «преступление кричит о себе само» истошным воплем кота, случайно замурованного вместе с трупом.

При своём третьем и последнем обращении к теме в рассказе «Бес противоречия» (1845) По представляет теорию «затягивающей бездны» осознания собственной безопасности в наиболее очищенном виде. Рассказ, вновь ведущийся от первого лица, представляет собой нечто среднее между художественным произведением с весьма условным сюжетом и философски-психологическим эссе^[23]. Рассказчик совершил «идеальное» убийство из корыстных мотивов, завладев имуществом своей жертвы. Никто даже не подозревает о самом факте преступления. Повествователь совершенно трезв и здоров, но порой подвержен, — по его словам, как и все люди, — «припадкам противоречия». Спустя много лет после совершения преступления рассказчик, проходя по людной улице, случайно подумал о недоказуемости своей вины, о своей полной и абсолютной безопасности, о полном контроле над собственной судьбой — и тут же почувствовал непреодолимое желание сознаться в убийстве. Он бросился бежать, но напрасно — слова признания будто сами сорвались с его языка. Тема иррационального поведения человека в толпе также звучит в более раннем рассказе По «Человек толпы» (1840), который, до некоторой степени, можно рассматривать как парный к рассказу «Бес противоречия»^[24]. Тема иррациональной мести раскрыта в новелле «Бочонок амонтильядо» (1846), где автор отходит от психологического натурализма «Сердца-обличителя» и «Чёрного кота», возвращаясь к эстетике «арабесок»^[25].

В «Сердце-обличителе» также затрагиваются темы, характерные для многих произведений По, например, «обострённое восприятие»: такой же болезнью страдает Родерик Ашер («Падение дома Ашеров», 1839), а в рассказе «Беседа Моноса и Уны» (1841) По описывает ощущения только что умершего человека, среди которых — необычайное обострение чувств^[26]. Мономания овладевает героями рассказов «Береника» (1835), «Человек толпы» (1840), «Овальный портрет» (1842). В рассказе «Вильям Вильсон» (1839), где также исследуется природа человека, главный герой пристально смотрит на своего спящего двойника, которого ему суждено убить, тем самым погубив и себя. Антураж замкнутого пространства — запертой или закрытой комнаты, склепа, могилы, подземелья — навевающего клаустрофобию, ощущение духоты, присутствует во многих новеллах Эдгара По.

Поэт-лауреат США Ричард Уилбер предположил, что новелла «Сердце-обличитель» представляет собой аллегорически переиначенный сонет Эдгара По «К науке» (To Science, 1829). В сонете По рисует картину столкновения точного знания и воображения. В «Сердце-обличителе», по мнению Уилбера, старик представляет научное познание, а рассказчик — познание интуитивное^[27].

В комментариях ко второму тому двухтомного сборника рассказов По в переводе на испанский язык (Мадрид, 1977) Хулио Кортасар прослеживает в рассказе «Сердце-обличитель» тему Каина, выражаемую в творчестве По трояко: в явном виде — в новелле «Бес противоречия»; через описание зрительных и слуховых галлюцинаций — в «Вильяме Вильсоне» и «Сердце-обличителе» соответственно. По мнению Кортасара, «Сердце-обличитель» и «Чёрный кот» с характерной для них фиксацией на мотиве мёртвого или вырезанного «глаза жертвы» отчётливо свидетельствуют о садистической одержимости их автора. Вместе с тем «изумительный лаконизм рассказов, их краткая нервная фразировка» (исп. una admirable concisión, un fraseo breve y nervioso) придают им выразительную силу и искренность исповеди^[28].

Рациональное прочтение рассказа

Рассказчик дважды заявляет, что страдает от особой болезни, при которой обостряется восприятие. Невозможно определить, насколько можно доверять этим утверждениям. Возможно, громкий стук сердца — плод воображения убийцы; может быть, он действительно страдает таким экзотическим недугом. Если последнее предположение верно, то можно найти рациональное объяснение услышанным им звукам: возможно, их издавали жуки-точильщики Xestobium rufovillosum (англ.)русск., которых иногда называют «часами мертвецов». Рассказчик мог впервые услышать их перед убийством, когда в комнате старика повисла тревожная тишина. Услышать этих насекомых считается дурной приметой, предвещающей скорую смерть. Жуки одного из подвидов во время брачного ритуала стучат головами о деревянные поверхности; другие издают звуки, похожие на тиканье^[26]. Генри Дэвид Торо в 1838 году предположил, что иногда звуки, издаваемые ими, могут напоминать стук сердца^[29]. Однако с той же вероятностью звук, который слышал убийца, мог быть лишь галлюцинацией, игрой воспалённого воображения^[30].

Публикации рассказа

Сначала Эдгар По отправил рукопись редактору The Boston Miscellany (англ.)русск. Генри Такермэну (англ.)русск., но тот вернул рукопись автору, пожелав получить от него «что-нибудь более спокойное»^[31]. Впервые новелла «Сердце-обличитель» была напечатана 1 января 1843 года в первом номере бостонского литературного ежемесячника The Pioneer, редактировавшегося писателем Джеймсом Расселлом Лоуэллом. Этой публикации предшествовала продолжительная переписка между автором и редактором. Поскольку Эдгар По часто доброжелательно отзывался о творчестве Лоуэлла, тот предоставил благосклонному критику «карт-бланш» на любое стихотворное или прозаическое произведение для публикации на страницах своего нового детища. За каждый напечатанный материал Лоуэлл обещал платить автору по 13 долларов. Больше всего его интересовали «хорошие рассказы (написанные с фантазией)»^[32]:

Ваш рассказ «Сердце-обличитель» будет помещён в моём первом номере. Г-н Такермэн (и тут, возможно, виновата Ваша статья об автографах) не захотел напечатать его в своём Miscellany, и я был рад заполучить эту вещь для себя. Быть может, отказ согласиться с его приговором изобличает во мне человека самонадеянного…^[32]

— из письма Джеймса Лоуэлла к Эдгару По

Похоже, однако, что гонорар Эдгара По за первую публикацию новеллы составил всего 10 долларов^[33]. Появление «Сердца-обличителя» в The Pioneer должно было стать «первой ласточкой» в длительных отношениях По с новым издателем, но вскоре после выхода первого номера журнала Лоуэлл заболел, а его заместитель повёл дела неумело. В результате вышло всего три выпуска The Pioneer: в февральском была напечатана поэма Эдгара По «Линор» (Lenore, 1843), а в мартовском — статья «Замечания об английской поэзии» (Notes Upon English Verse)^[34].

Ранние публикации рассказа включали эпиграф — цитату из поэмы Лонгфелло «Псалом жизни» (A Psalm of Life)^[35]:

Путь далёк, а время мчится, —
Не теряй в нём ничего.
Помни, что биенье сердца —
Погребальный марш его.

Оригинальный текст  (англ.)  

Art is long, and Time is fleeting,
And our hearts, though stout and brave,
Still, like muffled drums, are beating
Funeral marches to the grave.

— Г. У. Лонгфелло (перевод И. А. Бунин)

Рассказ «Сердце-обиличитель» при жизни автора переиздавался несколько раз^[36]. Последняя прижизненная публикация появилась в журнале Broadway Journal 23 августа 1845 года. Текст был немного отредактирован, а цитата из Лонгфелло — снята, так как По заподозрил того в плагиате^[35]. Чуть позднее, 27 августа, текст рассказа по этому изданию был перепечатан в газете Spirit of the Time (Филадельфия)

В 1857 году Шарль Бодлер включил французский перевод новеллы в сборник «Nouvelles Histoires extraordinaires».

Первая публикация рассказа на русском языке в переводе Дмитрия Михаловского состоялась в 1861 году, в первом выпуске журнала «Время». Там же впервые были напечатаны новеллы «Чёрный кот» (1843) и «Чёрт на ратуше» (1839). Публикацию предваряла заметка «Три рассказа Эдгара Поэ» Ф. М. Достоевского, высоко оценившего творчество американского писателя и назвавшего его «капризным талантом»^[37]. В дальнейшем рассказ переводили Николай Шелгунов (1874), Константин Бальмонт (1895), Михаил Энгельгардт (1896), Владич Неделин (1970), Виктор Хинкис (1972) и другие. В различных переводах произведение известно под названиями «Сердце-изобличитель», «Сердце-предатель», «Сердце-доносчик»^[38].

Литературное влияние

Говоря о развитии идей, высказанных Эдгаром По в рассказах «Сердце-обличитель» и «Чёрный кот», а также об использовании схожих литературных приёмов, исследователи в первую очередь обращаются к творчеству русского писателя Фёдора Михайловича Достоевского, и это не случайно^[39]:

Лучшие вещи Эдгара По («Чёрный кот», «Маска Красной смерти», «Сердце-обличитель», «Бес извращённости») являются вещами столь эстетически совершенными, сколь и этически беспощадными, живыми вторжениями всё той же больной совести. Последнее сближает Эдгара По гораздо больше с нашим Достоевским, чем с любым из эпигонов-стилизаторов его же школы.

— Эллис (Кобылинский). «Русские символисты», 1910

Достоевский ознакомился с рядом рассказов По во французских переводах Бодлера не позднее 1860 года. Прочитанное произвело на него настолько сильное впечатление, что в следующем году он включил переводы трёх рассказов в первый номер журнала «Время», который редактировал его брат Михаил. Характерен выбор двух из них: раздел открывается рассказом «Сердце-обличитель» и продолжается новеллой «Чёрный кот»^[37]. Фёдор Достоевский лично написал предисловие к этой публикации^[40], поставив в заслугу По «исключительное внешнее или психологическое положение» его героев, силу воображения, способность к убеждению читателя в возможности почти невероятных событий. Джоан Гроссман отмечает, что характеристика, представленная Достоевским, содержит «самые глубокие суждения о художественном методе По, какие к этому времени вообще были высказаны на любом языке»^[41].

В этом же номере журнала Достоевский начал публикацию романа «Униженные и оскорблённые» (1861). В описание героини романа — Нелли — он вводит следующую деталь^[42]:

Но особенно поразил меня странный стук её сердца. Оно стучало всё сильнее и сильнее, так что, наконец, можно было слышать его за два, за три шага, как в аневризме.

— Ф. М. Достоевский. «Униженные и оскорблённые»

Само собой напрашивается сопоставление рассказа По с романом Достоевского «Преступление и наказание» (1866)^[43]. Пересечений между двумя произведениями достаточно много, а тот факт, что Достоевский начал писать своё произведение в виде дневника (исповеди) убийцы, сближает их ещё больше^[44]. За основу фабулы романа Достоевский, как и По, берёт тему иррационального «идеального» преступления, когда убийцу может выдать только его собственная совесть^[43]. Обращают на себя внимание многочисленные сюжетные и художественные повторения. Родион Раскольников тоже тщательно планирует и обдумывает убийство, он даже сосчитал точное число шагов от своего жилища до дома старухи. За два дня до совершения преступления Раскольников проводит «генеральную репетицию» — герою По пришлось пройти через семь таких «репетиций». Непосредственно перед убийством Раскольников слышит стук собственного сердца и боится, что это может спугнуть жертву. Достоевский упоминает и «изощрённость чувств» Раскольникова, и его скрытое восхищение собственной предусмотрительностью и хитростью: «Эта минута отчеканилась в нём навеки, — он понять не мог, откуда он взял столько хитрости»^[45]. Как и герой новеллы «Сердце-обличитель» Раскольников прислушивается к движениям старухи за дверью: он слышит малейшие шорохи её платья, в то время как жертва замирает от ужаса по ту сторону двери^[46]. Как и герой «Чёрного кота», Раскольников убивает своих жертв топором, причём второе убийство оказывается случайным. В обоих случаях можно говорить о двойном убийстве, так как кот для персонажа По значит гораздо больше, чем обычный домашний питомец, а в начале рассказа есть упоминание о том, что «все чёрные кошки — оборотившиеся ведьмы», и тут на ум приходит образ процентщицы Алёны Ивановны. Как и персонажи обоих упомянутых рассказов, Раскольников ведёт психологическую дуэль с полицией в лице следователя Порфирия Петровича^[47]. Наконец, как и герой новеллы «Бес противоречия», Родион Раскольников на многолюдной улице приходит к публичному признанию в убийстве^[48].

Однако на этом арсенал изобразительных средств, использованных По для раскрытия психологического состояния своего героя, практически исчерпывается, как и размышления самого автора на эту тему. Образ Раскольникова гораздо объёмней и богаче, а проблематика, исследуемая Достоевским, — несравнимо шире и глубже, и причина этого далеко не только в формальной разнице между большим романом и коротким рассказом. Таким образом, уместно говорить не о копировании, а о поглощении одного произведения другим. Результатом такого поглощения, которое, по мнению Альфреда Бема, типично для творческой манеры Достоевского, становится рождение целого круга новых идей^[43]. Эдгару По в принципе чуждо гуманистическое чувство^[43], он даже не пытается ставить нравственные вопросы, а у Достоевского они составляют основу романа. Находящийся только на грани психического нездоровья петербургский студент Раскольников вечно сомневается, постоянно рефлексирует, в то время как обезличенный и явно безумный убийца из рассказа американского писателя действует как автомат. В романтическую эпоху По проблема «сверхчеловека» даже не была сформулирована, хотя его герой, очевидно, считает себя человеком незаурядным: «Сумасшедшие ничего не смыслят. А посмотрели бы вы на меня!». Достоевский же, будучи виднейшим представителем реализма в литературе, постоянно обращается к понятию «сверхчеловеческого», дающему индивиду право раздвинуть границы принятых норм^[44]. Ни один из трёх героев По, в отличие от Раскольникова, не приходит к подлинному раскаянию, механизм их признаний совершенно иной, хотя о более или менее сформированном и сознательном чувстве вины можно говорить и в их случаях. Наконец, Достоевский в романе «Преступление и наказание» ничего не говорит о любви убийцы к своей жертве — напротив, Раскольников каждой клеткой своего существа ненавидит и презирает старуху. Это, пожалуй, единственная психологическая деталь рассказа «Сердце-обличитель», не использованная Достоевским в «Преступлении и наказании», однако она была успешно вплетена им в основу другого романа — «Братья Карамазовы» (1880). Прослеживается развитие идеи: от «любил, но убил» в «Сердце-обличителе» через «любил, потому и убил» в «Чёрном коте» до «кто не желает смерти отца?» в «Братьях Карамазовых» (и здесь уместно вспомнить, что многими критиками старик из рассказа По рассматривается именно как отец убийцы), откуда уже не так далеко до понятия «эдипова комплекса», гораздо позже введённого Зигмундом Фрейдом^[49].

Параллели в творчестве американского романтика По и русского реалиста Достоевского отмечались уже во второй половине XIX века, причём сначала в англоязычной печати, так как Достоевский получил признание и стал предметом серьёзного изучения на Западе значительно раньше, чем По — в России. В 1881 году лондонский еженедельник The Academy (англ.)русск. откликнулся на смерть Достоевского некрологом, в котором сказано:

Он не имел себе равных в исследовании чувства — правда, чувства всегда с налетом патологического, что характеризует его произведения. Это в полной мере относится к тому, как изображено раскаяние убийцы в «Преступлении и наказании», достигающее ещё больших высот в «Братьях Карамазовых». Мрачный колорит, которым он окутывает свои истории, и чары, которыми завораживает читателя, весьма напоминают нам Эдгара По^[50].

Благодаря этой болезненности оба писателя получили признание среди представителей литературного движения декадентов, которые находились в активном поиске собственных корней. Произошло это на рубеже XIX—XX веков в результате стараний символистов (прежде всего Константина Бальмонта и Александра Блока). Бальмонт раньше других русских литераторов взялся за систематическое переложение произведений По на русский язык, обильно сопровождая свои переводы комментариями и критическими публикациями. Сообщество символистов получило всестороннее, хоть и несколько субъективное, «авторское», представление о творчестве американского классика. Что касается Блока, то в начале 1910-х годов он объявил Эдгара По литературным «подземным течением в России»^[51]. Если Достоевский был признан символистами «первым декадентом»^[50], то Эдгар По получил звание «первого пророка символизма»^[39], — неудивительно, что после такого сближения он стал одним из маяков для ряда деятелей Серебряного века^[50]. Джоан Гроссман обнаруживает мотивы, свойственные для произведений По, в творчестве многих русских писателей первой половины XX века. Влияние новеллы «Сердце-обличитель» отчасти проявилось в рассказе Леонида Андреева «Ложь» (1900), написанного в виде исповеди убийцы, стремившегося уничтожить неискренность в отношениях с любимой женщиной, но вместо этого зарезавшего её саму^[50]. Убийца много говорит о глазах своей жертвы, в которых и жила ненавистная ему ложь^[52]:

…Наклонившись, я заглянул в её мертвые глаза. Большие, жадные к свету, они остались открытыми и были похожи на глаза восковой куклы — такие же круглые и тусклые, точно покрытые слюдой. Я мог трогать их пальцами, закрывать и открывать, и мне не было страшно, потому что в чёрном, непроницаемом зрачке уже не жил тот демон лжи и сомнений, который так долго, так жадно пил мою кровь.

О любви Леонида Андреева к творчеству По свидетельствовал Максим Горький^[53]. В рассказе «Мысль» (1902) Андреев совмещает мотивы «Сердца-обличителя» и «Преступления и наказания». Это исповедь очередного «сверхчеловека», доктора Корженцева, задумавшего и осуществившего весьма оригинальное «идеальное» преступление: он убил своего друга Алексея Савёлова за то, что он, женившись на Татьяне Николаевне, посмел сделать её счастливой^[54].

Я не помню, когда впервые пришла мне мысль убить Алексея. Как-то незаметно она явилась, но уже с первой минуты стала такой старой, как будто я с нею родился. <…> Плохи у него были одни глаза — бледные, без огня и энергии.

Месть Керженцева направлена прежде всего на женщину, поэтому обязательными её условиями оказываются очевидность совершенного преступления, а также безнаказанность преступника — эта схема «идеальной» мести восходит к рассказу Эдгара По «Бочонок амонтильядо»^[55]. План Керженцева заключался в симуляции психического расстройства: он рассчитывал заранее создать себе репутацию человека, склонного к припадкам. Когда такая репутация была создана, Керженцев открыто убил Савёлова в присутствии Татьяны Николаевны, и только она одна, хорошо знавшая убийцу, понимала, что его припадки были лишь спектаклем для создания алиби. Однако уже после убийства Керженцеву пришла в голову мысль, полностью сбившая его с толку: кто он — выдающийся интеллектуал, симулировавший сумасшествие для достижения своих целей, или безумец, выстроивший всю эту теорию, чтобы оправдать перед самим собой немотивированное убийство? Джоан Гроссман отмечает, что если первая половина вопроса — «сверхчеловек ли я?» — задаётся героем вполне по Достоевскому, то вторая — «так я сумасшедший?» — восходит непосредственно к Эдгару По^[55].

Постановки и экранизации

Рассказ «Сердце-обличитель» — одно из самых экранизируемых произведений Эдгара По: согласно базе IMDB, сюжет «Сердца-обличителя» был использован более чем в 40 кино-, теле- и видеофильмах^[56].

• Самая ранняя из известных экранизаций рассказа относится к 1928 году. Фильм был поставлен Чарльзом Клейном и Леоном Шамроем, в главных ролях снялись Отто Матьесон (англ.)русск. и Дарвас. Продолжительность картины составляет 24 минуты, сюжет её очень близок к тексту Эдгара По^[13].
• Французский кинорежиссёр Жюль Дассен снял по рассказу свой дебютный короткометражный фильм (англ.)русск. в 1941 году^[57].
• Анимационная лента Теда Пармли (текст читает Джеймс Мейсон) 1953 года внесена в Национальный реестр фильмов^[58].
• Британская картина (англ.)русск. 1960 года, в сюжете которой присутствует любовный треугольник, снята по мотивам новеллы^[59].
• В моноспектакле An Evening of Edgar Allan Poe (англ.)русск. 1970 года Винсент Прайс читает рассказы «Сердце-обличитель», «Сфинкс», «Бочонок амонтильядо», «Колодец и маятник».
• В 1997 году Хэл Уилнер (англ.)русск. спродюсировал двойной альбом в жанре spoken word под нзванием Closed on Account of Rabies (англ.)русск., для которого известные музыканты читали рассказы Эдгара По. Рассказ «Сердце-обличитель» прочёл Игги Поп.
• Фильм «Кошмары разума По» (Nightmares from the Mind of Poe, 2006) включает сюжет «Сердца-обличителя»; другие его эпизоды основаны на рассказах «Бочонок амонтильядо», «Преждевременное погребение» и поэме «Ворон».
• В 2009 году был выпущен очередной фильм (англ.)русск. по мотивам рассказа, срежиссированный Майклом Куэстой (англ.)русск.^[60]. Продюсерами стали Ридли и Тони Скотт, а главную роль исполнил Джош Лукас^[61].
• Существуют американский и канадский радиоспектакли по этому рассказу Эдгара По.

Отражение в массовой культуре

Музыка

• Французская арфистка и композитор Анриетта Ренье написала произведение для арфы под названием «Фантастическая баллада: по Сердцу-обличителю Эдгара По» (Ballade Fantastique: d’après «Le Coeur Révélateur» d’Edgard Poe). Во время его исполнения звук ударов сердца имитируется с помощью этого инструмента.
• Композиция «The Tell-Tale Heart» с концептуального альбома Tales of Mystery and Imagination (1976) британской прог-рок группы The Alan Parsons Project основана на сюжете рассказа. В ней звучит высокий надрывный вокал Артура Брауна, а ритм песни имитирует учащённое биение сердца.
• Бывший участник группы The Velvet Underground Лу Рид в 2003 году также записал сольный концептуальный альбом The Raven по произведениям Эдгара По. «The Tell-Tale Heart» — одна из композиций с этого диска.
• Американская группа Tourniquet, играющая христианский метал, включила композицию «The Tell-Tale Heart», текст которой основан на новелле По, в альбом Crawl to China (1997).
• Хорроркор-группа Insane Clown Posse в 1995 году записала композицию «Ol' Evil Eye», в тексте которой чередуются фрагменты рассказа и собственный рэп-текст, навеянный этим произведением.
• В композиции «Ride the Wings of Pestilence» американской пост-хардкор-группы From First to Last упоминаются различные эпизоды из рассказов Эдгара По, в том числе из «Сердца-обличителя»: прячущийся в тени убийца, сердце, вырванные глаза, сокрытие трупа под досками пола и замуровывание его в стену. Тем не менее, никаких прямых указаний на то, что музыканты использовали произведения По в качестве источников вдохновения, нет.
• Мультиинструменталист Ментон Джей Мэтьюс, известный под сценическим именем Saltillo, в 2006 году выпустил экспериментальный альбом Ganglion, включающий композиции в жанрах электроники, неоклассики и трип-хопа. Инструментальная композиция «Blood and Milk» открывается словами чтеца: «Правда! Я нервозен, но почему вы думаете, что я сумасшедший?», затем звучат фразы «Слушайте спокойно. Я вам сейчас всё расскажу» и «Мои чувства очень остры, мой слух очень тонок. Но разве это делает меня сумасшедшим?».
• Аргентинская группа Soda Stereo записала рок-балладу «Corazón Delator» (так на испанском звучит название рассказа «Сердце-обличитель»), вышедшую на альбоме Doble Vida 1988 года.
• Название рассказа упоминается в треке DJ Wildstylez «Huh?» (2011 год).
• Немецкая дарквэйв-группа Diorama использовала отрывок произведения во вступлении к песне «Her Liquid Arms» с одноимённого альбома 2001 года.

Компьютерные игры

• В компьютерной игре The Dark Eye (1995), сюжет которой основан на творчестве Эдгара По, можно пройти путь персонажей рассказа «Сердце-обличитель», играя за Старика или за Убийцу^[62].

Сериалы

• В мультсериале «Симпсоны» рассказ пародируется в сериях «The Telltale Head» («Голова-обличитель»)^[63] и «Lisa’s Rival».

Примечания